Любимые книги Михаила Булгакова: вдохновение и источники творчества
Михаил Булгаков с детства окружён любовью к литературе, которую в него привили родители — Варвара и Афанасий Булгаковы. Они собрали богатую домашнюю библиотеку и предоставляли детям свободу чтения, разрешая брать любые книги на свой вкус. Сестра писателя Елена вспоминала:
Родители, между прочим, как-то умело нас воспитывали, не смущали: «Ах, что ты читаешь? Ах, что ты взял?» У нас были разные книги. И классики русской литературы, которых мы жадно читали. Были детские книги. Из них я и сейчас помню целыми страницами детские стихи. И была иностранная литература. И вот эта свобода, которую нам давали родители, тоже способствовала нашему развитию, она не повлияла на нас плохо. Мы со вкусом выбирали книги.
Позже сам Булгаков стал истинным библиофилом: искал редкие издания в букинистических магазинах и на блошиных рынках. Его вторая жена Любовь Белозерская рассказывала, что на шкафу в их доме висела табличка «Просьба книг не брать». Писатель не одалживал книги даже самым близким друзьям, хранил свои тома трепетно и переживал, когда финансовые трудности угрожали распродажей библиотеки. В одном из писем брату он писал в 1930 году:
15-го марта наступит первый платеж фининспекции (подоходный налог за прошлый год). Полагаю, что, если какого-нибудь чуда не случится, в квартирке моей маленькой и сырой вдребезги (кстати: я несколько лет болею ревматизмом) не останется ни одного предмета. Барахло меня трогает мало. Ну, стулья, чашки, черт с ними. Боюсь за книги! Библиотека у меня плохая, но всё же без книг мне гроб! Когда я работаю, я работаю очень серьёзно — надо много читать.
Известный литературовед Виталий Виленкин отмечал, что коллекция Булгакова выходила за рамки художественной литературы. В его квартире было множество толковых и фразеологических словарей на нескольких иностранных языках, различных справочников, кулинарных книг, гороскопов, сонников и путеводителей по городам и странам. Книги аккуратно стояли во всех комнатах, иногда даже на кухне и в коридоре.
На основе изучения писем, статей, воспоминаний родственников и друзей, а также научных материалов и выставки «Боюсь за книги» Научно-просветительского центра музея М. А. Булгакова в Москве составлен список его любимых авторов и произведений.
Произведения Николая Гоголя
Е. Больтц. Портрет Николая Гоголя (фрагмент). 1845.
Государственный музей истории российской литературы им. В.И. Даля, Москва
…Любимым писателем Булгакова был Гоголь. Не тот истолкованный по-казенному Гоголь, которого мы принесли в жизнь с гимназической скамьи, а неистовый фантаст, безмерно пугающий людей то своим восторгом, то сардоническим хохотом, то фантастическим воображением, от которого стынет кровь.
Гоголь всегда как бы стоит позади читателей и своих героев и пристально смотрит им в спину. И все оглядываются, боясь его всепроницающего взгляда, а оглянувшись, вдруг с облегчением замечают на глазах Гоголя слезы восхищения чем-то столь прекрасным, как сверкающее италийское небо над Римом или бешеный раскат русской тройки по ковыльным степям.
Константин Паустовский, «Повесть о жизни», глава «Булгаков. Снежные шапки»
Книги Михаила Салтыкова-Щедрина

Михаил Салтыков-Щедрин. 1880-е годы.
Краеведческий музей г. Ломоносова, Ломоносов, Санкт-Петербург
Я начал знакомиться с его произведениями, будучи примерно в тринадцатилетнем возрасте. Причем, как хорошо помню, они мне чрезвычайно понравились, несмотря на то, что я понял, конечно, мало из того, что им написано. В дальнейшем я постоянно возвращался к перечитыванию салтыковских вещей. Влияние на меня Салтыков оказал чрезвычайное, и, будучи в юном возрасте, я решил, что относиться к окружающему надлежит с иронией. Сочиняя для собственного развлечения обличительные фельетоны, я подражал приемам Салтыкова, причем немедленно добился результатов: мне не однажды приходилось ссориться с окружающими и выслушивать горькие укоризны. Когда я стал взрослым, мне открылась ужасная истина. Атаманы-молодцы, беспутные Клемантинки, рукосуи и лапотники, майор Прыщ и бывший прохвост Угрюм-Бурчеев пережили Салтыкова-Щедрина. Тогда мой взгляд на окружающее стал траурным. Каков Щедрин как художник? — Я полагаю, доказывать, что он перворазрядный художник, излишне.
Михаил Булгаков. Из анкеты «В редакцию «Литературного наследства»
«Посмертные записки Пиквикского клуба» Чарльза Диккенса
Чарльз Диккенс. 1939 год.
Государственный музей истории российской литературы им. В.И. Даля, Москва
Дома он отдыхал. … Читал и перечитывал Гоголя и Диккенса, особенно восторгался «Записками Пиквикского клуба», которые он считал непревзойденным произведением.
Из воспоминаний Леонида Карума, мужа Варвары Булгаковой, сестры писателя
«Саардамский плотник» Петра Фурмана

Юрий Люкшин. Петр — плотник Саардамский. Иллюстрация к повести Петра Фурмана «Саардамский плотник». 1997.
Государственный музей истории Санкт-Петербурга, Санкт-Петербург
Образ, ставший в «Белой гвардии» символом домашнего очага, вечного, как сама жизнь, по-видимому, волновал Булгакова. Несколько лет спустя, в 1929 году, писатель повторил эту формулу, предполагая назвать так одну из глав повести «Тайному другу»: «Фауст, как Саардамский плотник, совершенно бессмертен». … Это был сказочный, легендарный Петр — доступный и добрый, веселый и сильный, с руками, одинаково хорошо владеющими и плотницким, и, если понадобится, хирургическим инструментом, и пером государственного деятеля. Убедительность этого легендарного образа в глазах ребенка, вероятно, возрастала оттого, что он совпадал с портретом Петра в пушкинской «Полтаве» и со стихами Пушкина о «мореплавателе и плотнике».
Литературовед Лидия Яновская. «Последняя книга, или Треугольник Воланда»
«Последний из могикан» и другие книги Джеймса Фенимора Купера

Джеймс Фенимор Купер. 1830-е.
Государственный исторический музей, Москва
Сейчас я просмотрел «Последнего из могикан», которого недавно купил для своей библиотеки. Какое обаяние в этом старом сентиментальном Купере! Тип Давида, который все время распевает псалмы, и навел меня на мысль о Боге.
Михаил Булгаков. Из дневника за 1923 год
Дневники, письма, записные книжки и рассказы Антона Чехова

Антон Чехов. XX век.
Свердловский областной краеведческий музей им. О.Е. Клера, Екатеринбург
Булгаков любил Чехова, но не фанатичной любовью, свойственной некоторым чеховедам, а какой-то ласковой, как любят хорошего, умного старшего брата. Он особенно восторгался его записными книжками. Иногда цитировал — всегда неожиданно — «жена моя лютеранка». Ты когда спишь, говоришь «хи-пуа, хи-пуа»… (отсылки к рассказам Чехова «Толстый и тонкий» и «Попрыгунья»). — Прим. ред. У нас была такая игра: задавать друг другу какой-нибудь вопрос, на который надо было ответить сразу, ничего в уме не прикидывая и не подбирая. Он меня раз спросил:
— Какое литературное произведение, по-твоему, лучше всего написано?
Я ответила: «Тамань» Лермонтова. Он сказал: «Вот и Антон Павлович так считает». И тут же назвал письмо Чехова, где это сказано. Теперь-то, вспоминая, я вижу, как он вообще много знал. К тому же память у него была превосходная…
Любовь Белозерская. Из воспоминаний «Последнее гнездо»
«Мнимости в геометрии» Павла Флоренского

Владимир Фаворский. Обложка к книге Павла Флоренского «Мнимости в геометрии». 1922.
Государственный музей истории российской литературы им. В.И. Даля, Москва
По устным воспоминаниям Е.С. Булгаковой, книга береглась владельцем и не раз перечитывалась в годы работы над «Мастером и Маргаритой»… Когда первые слушатели авторского чтения романа с недоумением воспринимали финал, Булгаков указывал Е.С. Булгаковой на страницы Флоренского.
Литературовед Мариэтта Чудакова. Из статьи «Библиотека М. Булгакова и круг его чтения»